В РБ вышла книга «Башкиры Западного Оренбуржья», которая уже наделала много шума. Вот что пишет о ней один из авторов издания, журналист-историк Салават Хамидуллин: «Издание посвящено башкирам Западного Оренбуржья, проживавшим на территории Бузулукского и Бугурусланского уездов Самарской губернии (нынешних Асекеевского, Северного и Тоцкого районов Оренбургской области, Похвистневского района Самарской области), а также Оренбургского уезда Оренбургской губернии (Новосергиевского и Переволоцкого районов Оренбургской области). На основании архивных документов описывается процесс освоения представителями ряда башкирских кланов заволжских степей, а также их происхождение и расселение. В издании приводятся ревизские сказки XIX века, первичные документы (подворные карточки) сельскохозяйственных переписей 1901 и 1920 гг., а также метрические книги Оренбургского магометанского духовного собрания, которые могут быть использованы для генеалогических исследований. Книга рассчитана на широкий круг читателей, а также историков, этнологов и краеведов. Кстати сказать, большая часть башкир Асекеевского района являются потомками кыпчакского князя Мешевли Каракужак-бия и тамъянского князя Шагали Шакмана»
Что же, научные дискуссии – не наша стезя. Ждем ответной реакции ученых Татарстана. Согласятся ли он с тем утверждением, что все татары проживающие на западе Оренбуржья являются на самом деле башкирами. Но приведенные в книге исторические факты очень интересны для понимания истории, жизни наших предков, происхождения сел и деревень нашего края. Вот отрывки из этого труда:
Древним населением Степного Заволжья, уверенно фиксируемым письменными источниками в привязке к местной топонимии, являются башкиры. Как писал в 921–922 гг. Ахмед ибн Фадлан, являвшийся секретарем посольства аббасидского халифа ал-Муктадира би-Ллаһи к волжским булгарам, по пути движения из Хорезма на Среднюю Волгу члены каравана опасались нападения людей из «числа тюрок, именуемых ал-башгурд (الباشغرد)» уже при форсировании р. Йаганды (Чаган/Шаган), протекающей по территории современного Западного Казахстана. Однако, страхи оказались напрасными: башкиры беспрепятственно пропустили арабских послов через свои земли, и те благополучно достигли конечной цели.
Поскольку центральное место в данном издании отведено башкирам Асекеевского и Похвистневского районов Оренбургской и Самарской областей, следует затронуть вопрос их происхождения. Со времени вхождения Башкирии в состав Московского царства долина Кинеля являлась вотчиной башкир Кыпчакской волости (баш. ил, иләү). Башкирский клан Кыпчак, давший название последней, обязан своим этнонимом кыпчакам, известным в русских и европейских источниках под названиями половцев и куманов соответственно. Главной целью монгольских походов в западную часть Евразии было покорение этих кочевников. Шихаб ад-Дин ан-Насави, личный историограф хорезмшаха Джалал ад-Дина, сообщал: «Чингиз-хан и его сыновья сделали всё для полного уничтожения кыпчаков, так как те были опорой силы хорезмшахов, корнем их славы и основой многочисленности их войск»[4]. Монгольские полководцы провели несколько военных кампаний, прежде чем кыпчаки были разгромлены.
После образования в XIII в. Монгольской империи Башкирия вошла в состав Улуса Джучи (Золотой Орды) в качестве автономной политической единицы под главенством собственных правителей, известных в европейских источниках как «государи всей Баскардии»[7]. После распада в XV в. Золотой Орды в центре последней возникла обширная Ногайская Орда, в которую большая часть Башкирии входила на правах особого наместничества, управляемого назначенцами из числа представителй правящей династии Едигеевичей или царевичей-Чингизидов[8]. В этот период ногайские мурзы включили в маршруты своих сезонных миграций башкирские земли вдоль рек Сакмара, Салмыш, Орь, Таналык, Кизил, Белая, Дёма, Ашкадар, Юшатыр и др., по которым кочевали вместе с подвластными им улусами[9]. Вряд ли можно сомневаться в том, что от их внимания не ускользнули и кинельские степи, идеально пригодные для скотоводства. Авторы шеститомника «История Самарского Поволжья» пишут: «Во второй половине XVI–XVII вв. южнее рек Самары и Кинеля находились окраинные кочевья и охотничьи угодья ногаев, севернее – башкир. Для этих народов земли Самарского края были дальними летними пастбищами»[10].
По мнению В.В. Трепавлова, земли башкир рода Юрми и других подразделений, живших к северу от Кинеля не входили в состав Ногайской Орда: «юрмийцы не могут считаться ногайскими поданными»[11]. Башкиры-юрмийцы вместе с башкирами так называемых «Икских волостей» в предшествующий период были подданными казанского хана. Многие из них несли военную службу, за что получали тарханные ярлыки, освобождавшие их от ясака и иных повинностей. Однако, известно, что ногайцы кочевали по всей территории Ногайской даруги Казанского ханства[12]. Следовательно, степи Самарского Заволжья и Юго-Восточного Прикамья по рекам Самара, Кинель, Сок, Черемшан, Шешма, Зай, Ик в указанный период была зоной совместного использования ногайцев и башкир, несмотря на то, что последние имели на них право вотчинного владения.
Рассмотрим социальную стратификацию Казанского ханства. В челобитной «всей Казанской земли», поданной в 1551 г. Ивану IV, помимо чисто социальных категорий (муллы, сейиды, шейхи, шейхзаде, имамы, хаджи, князья, уланы, казаки и др.) фигурируют такие этнические группы, как «чуваша и черемиса и мордва и тарханы и можары»[15]. Черемисы (марийцы) и мордва не вызывают вопросов; под можарами обычно предполагают мишарей. Что касается чувашей, то здесь имеются в виду не современные чуваши правобережья Волги («Горной стороны»), фигурирующие в русских источниках как «горная черемиса» («черемиса горняя, а по их, чуваша зовомые, язык особливый»[16]), а предки современных казанских татар. Д.М. Исхаков признает, что «наименование «чюваш» (šüäš), функционировавшее в Казанском ханстве как обозначение оседло-земледельческого тяглого населения («черные люди»), вполне могло быть использовано как этническое определение»[17]. В отличие от языческих, а затем христианизированных чувашей «Горной стороны» (территория нынешней Чувашской Республики), казанские чуваши были мусульманами. Язык обеих групп вплоть до XIV–XV в. относился к одной булгарской группе, единственным живым представителем которой ныне является чувашский язык[18]. По сообщению арабского путешественника XII в. Абу-Хамида ал-Гарнати, в Волжской Болгарии, помимо собственно «булгарцев» была еще одна мусульманская «народность» – «жители Сувара» и «она также многочисленна»[19]. После монгольского завоевания этноним и политоним «булгары» исчезает, и название сувар (суваз), со временем трансформировавшееся в «чуваш», становится доминирующим. «Кыпчакизация» разговорной речи данной группы чувашей, т.е. приобретение черт общетюркского типа, завершается лишь к XV веку. Чуваши Казанского ханства («чаваша Арская» и др.), а затем Казанского уезда («ясачная чуваша») отмечены в русских летописях, писцовых книгах и разного рода документах. В.Н. Татищев писал: «Вниз по реке Волге чуваши, древние болгары, наполняли весь уезд Казанский и Синбирский»[20].
В конце XVII в. этносословная общность «ясачных чувашей» Казанского края, вероятно, во избежание путаницы с чувашами правобережья Волги была переквалифицирована правительством в «ясачных татар». К XIX в. их этноним «чуваш» был вытеснен конфессиональной идентификацией «мусульманин», «казанец» (ҡазанлы, ҡазан кешесе), а также сословным самоопределением «ясашный» или «ясаклы» (по материалам метрических книг Оренбургского магометанского духовного собрания), хотя башкиры и марийцы еще долго продолжали именовать их прежним именем[21]. В конце того же столетия казанский историк и богослов Ш. Марджани (1818–1889), часто именуемый «отцом татарской нации», предложил соплеменникам взять в качестве самоназвания этноним «татары». Академик В.В. Бартольд писал: «…на Волге местная интеллигенция, после некоторых споров, приняла слово татар как название своего народа, вследствие чего возникла Татарская республика»[22]. Д.М. Исхаков вынужден признать, что «этноним «татары» – плод деятельности многих татарских интеллектуалов»[23]. В советский период истории татарская идентичность, возникшая на рубеже XIX–XX вв. в окрестностях Казани, вышла далеко за пределы Татарской АССР. Идя вслед за распространением школьного образования на татарском языке, она проникла в разные регионы РСФСР, в том числе в районы проживания башкирского населения. Через два-три поколения у различных групп башкир, прошедших через татарскую школу, как правило, происходила смена этнической идентичности. Американский исследователь Аллен Франк фиксирует эту динамику: «…принятие этнонима “татар”, особенно как национальной идентичности, произошло относительно недавно (…). Реализация единой «татарской» националистической идентичности и уменьшение степени единой «башкирской» идентичности появились лишь в советскую эпоху…»[24]. Наглядной иллюстрацией сказанному может служить эволюция самосознания жителей Асекеевского района Оренбургской области: если по переписи 1901 года и метрическим книгам Оренбургского магометанского духовного собрания (ОМДС) начала XX в. они уверенно определяли себя как башкир по национальности, то в советский период учитывались уже как татары. Однако, даже в ходе переписи 1926 г. жители сел Новосултангулово и Старомукменево Асекеевского района в большинстве идентифицировались как башкиры.
Еще до начала Оренбургской экспедиции началась Закамская экспедиция, целью которой было построение линии крепостей для защиты Казанской губернии от набегов калмыков, каракалпаков, казахов, а также башкир, неоднократно опустошавших край во время восстаний. В 1732 г. был построен Кинельский редут у места впадения р. Кинель в Самару, с которого начиналась Новая Закамская линия[120]. Позднее была основана Кинель-Черкасская слобода, в которой были поселены украинцы (черкасы)[121], а в 1748 году – Бугурусланская, заселенная в 1748 г. отставными солдатами и лицами «не помнящими родства»[122]. В 1749 г. вдоль Новомосковской дороги «в каждую сторону от дороги верст на 20» из отчужденной башкирской территории были сделаны земельные отводы для 14-ти деревень ямщиков («чемоданных татар»)[123]. Относительно правительственной колонизации «новой России» оренбургский генерал-губернатор О. А. Игельстром в 1798 г. писал императору: «В рассуждение крепостей, построенных по Оренбургской линии, по реке Сакмаре и в других местах здешней губернии, по взятым из дел сведениям известно мне, что они действительно лежат на землях башкирских и построены от времен бытия здесь ландмилицких полков[124] – сколько по случаю предстоявшей тогда надобности, столько же и к удержанию от беспокойства народа башкирского…»[125]. Еще раньше, в 1766 г., другой оренбургский губернатор Путятин в своем «представлении» в Уложенную комиссию сообщал: «Оренбургская губерния округою своею занимает по большей части такие места, где прежде сего, кроме башкирского народа никакого поселения не было»[126]. Массовое заселение края стало возможным благодаря трем обстоятельствам: во-первых, поражению башкирского восстания 1735–1740 гг.; во-вторых, прекращению калмыцких набегов в связи с резким ослаблением Калмыцкого ханства после смерти Аюки-хана (1724 г.); в-третьих, построению Оренбургской пограничной крепостной линии вдоль реки Яик (1735–1743), ставшему результатом первого обстоятельства.
Данные статистики за 1859 г. давали следующую картину расселения башкир в Самарской губернии: «Вместе с башкирами живут и считаются за одно тептяри и еще бобыли – два сословия, образовавшиеся из сброда разных инородцев (…). Собственно башкиров считается в Самарской губернии до 20.000 чел., а тептярей с бобылями до 40.000 чел. По предлагаемому списку башкиры (с тептярями) показаны в следующих селениях: в уезде Бугульминском – Старый и Новый Карабаш, Абдрахманова, Мухтаматамак, Альметева, Бигашева, Кульшарыпова, Новый Кашир, Новая Надырова, Камысмаилова, Бишмунча, Урсалыбаш, Сулеева, Тайсуганова, Мухтамабаш, Зай-Каратай, Маметева, Чунаева, Менлибаева, Кичучатова, Куакбаш, Чершилы, Верхние Чершилы Какры-илга, Масягутова, Менлигулова, Алькеева, Нижнее Янеево, Большой и Нижний Сухояш, Урсаева, Чалпы, Сарыбикулова, Мукмень-Каратай, Чути, Акбашева, Абсалямова, Муртазина, Ташлы, Дымтамак, Старые и Новые Чути, Кызылъярова, Уруссы, Дымская, Кандыз, Новые Шалты, Бавлы, Исергапова, Болтачева, Агирзи, Тойкина, Азнакаева, Уразаева, Асеева, Санеева, Енаулова, Урманаева, Тумутук, Коптяки, Еланкулева, Сасыкулева, Сарла, Суюдюкова, Стерлитамакова, Учалли, Агирова, Банки-Сухояш, Каразерикова, Байряки, Каракашлы; в Бугурусланском – Новая Ермакова, Липовая Гора, Бакаева, Новая Усманова, Камышлы, Карамала-Кутлуева; в Бузулукском – Амирханова, Саинова, Красная Мечеть, Кидряскина, Таймаскина, Ишмурзина, Сейфутдинова, Яикова, Бахтиярова, Кулманкина, Ильяскина, Старая и Новая Юлдашева, Байгузина, Булатова, Юлтыева, Абдулова, Бабичева, Гумерова»[157]. Башкирские селения Бугурусланского уезда Асекеева, Алькина (или Аллина), Султангулова, Кульшарипова, Мукменева, Кутлуева и др., вероятно, по небрежности составителей сборника были пропущены в данном перечислении. Однако, Аллина и Карамала-Кутлуева помещены в приведенных ниже таблицах[158].
Захваты и конфискации башкирских земель под крепости и села, имевшие место в ходе реализации целей Оренбургской экспедиции (затем комиссии) и подавления башкирского восстания 1735–1740 гг., в дальнейшем сменились более гибкими мерами по их изъятию. Указом правительства от 11 февраля 1736 г. башкирским общинам было разрешено продавать свои вотчинные земли дворянам, офицерам и др., к чему их подталкивал ряд причин (отмена ясака, изменение образа жизни в связи с переводом в служилое состояние, наплыв переселенцев, бедность и др.). В результате была создана экономическая база для активной помещичьей, крестьянской и заводской колонизации Башкирии. По материалам Генерального межевания 76% дворянских владений в Оренбургской губернии были куплены помещиками у башкир[159].
Монашевы уже в 1738 г., т.е. через два года после выхода названного указа, продали свою вотчину на реке Зыча в Казанском уезде, «жалованную служилым тарханам дедам нашим и прадедам за их всякия государевы службы», коллежскому асессору И.Ф. Бардовскому[160]. Столь поспешная продажа, вероятно, была связана с желанием поскорее избавиться от слишком далеко расположенной земли, контролировать и, тем более, эксплуатировать которую им было не под силу. В дальнейшем Монашевы и их совотчинники осуществили ряд сделок по продаже различных участков другим владельцам (помещикам, офицерам, крестьянам): в 1755 г. продали земли по реке Аманак группе бугульминских служилых татар, которые в 1779 г. во много раз дороже перепродали ее статскому советнику И.Л. Тимашеву[161]; в 1759 г. по рекам Большому Колку и Тергале – подполковнице А.С. Исаковой[162]; в 1760 г. по рекам Большой и Малой Тергале – поручику С.Е. Кроткову[163] и др. Вдобавок Монашевы осуществили несколько припусков (поселение в башкирских вотчинах на условиях аренды) государственных крестьян из мордвы, чувашей, бывших ясачных татар, тептярей, а также своих сородичей башкир.
Из купчих и договоров о припуске видно, что потомкам князей Монаша и Кармана Колчуриных (без учета поместий и вотчин на территории Казанского уезда) принадлежала огромная территория, занимавшая территорию современных Асекеевского, частично Матвеевского районов Оренбургской области, а также Похвистневского и частично Камышлинского районов Самарской области. Даже после продаж, осуществленных в течение XVIII в., у них оставалось еще довольно много земли. В 1802 году по результатам Генерального межевания в башкирской даче Кыпчакской и Тамъянской волостей Бугурусланского уезда числилось 126.574 десятины и 1248 саженей удобной, а также 1305 десятин и 1152 саженей неудобной земли[164]. Всего – более 127 тысяч десятин[165]. Помимо этого, Монашевы некогда были совотчинниками башкир Карый-Кыпчакской волости Ногайской дороги. Однако, связи между родичами в XIX в., по всей видимости, окончательно пресеклись.
В 1773 г. в Оренбургской губернии вспыхнула Пугачевщина, в которой приняло подавляющее большинство башкир. Неудивительно, что в числе повстанцев оказались некоторые представители рода Монашевых. Сохранился рапорт в пугачевскую Военную коллегию от 24 февраля 1774 г. повстанческого старшины тархана Султангула Тименеева, являвшегося эпонимом трех населенных пунктов современных Асекеевского района Оренбургской области и Похвистневского районов Самарской области – сел Султангулово, Старосултангулово и Новосултангулово. Из документа следует, что жители деревень Султангуловой и Якуповой[169] во главе с Султангулом содержали «пикет», т.е. дозор, на Новомосковской дороги, соединявшей Казань и Оренбург, где перехватывали правительственных агентов и вели разведку[170].
Когда башкиры Кыпчакской волости Казанской дороги Уфимского уезда стали селиться в своей вотчине на реке Кинель на постоянное жительство? 30 мая 1676 г. «сказывал» властям «Уфимского уезду башкирец Арсланко[194]: был де он Арсланко в вотчине своей, в степи, и видел на Кинеле реке многих воинских людей, а идут к Закамской черте»[195]. Из документа ясно, что в конце XVII в. Монашевы еще не жили там постоянно, а лишь наведывались в свои вотчины для различных промыслов и использовали их в качестве джайляу (летовки). Обосноваться на берегах Кинеля мешала угроза набегов со стороны кочевников.
В это время уже существовали деревни Султангулова, Заитова, Кутлугушева, Аскина (Асекеева)[198]. Однако, все они находились не в местах нынешнего расположения, а северо-западнее Бугуруслана, т.е. на территории современного Похвистневского района Самарской области: Заитова и Аскина помещены на карте по течению р. Тергалы; д. Султангулова – на берегу речки, напоминающей по очертаниям Талкыш, приток Анлы; д. Кутлугушева находилась близ места впадения в Кинель безымянной речушки к западу от устья р. Савруши. Название р. Кутлугуш, протекающей через современное с. Старопохвистнево Самарской области, дает ясное указание на место расположения деревни. Таким образом, аул Кутлугуш, обязанный своим названием тархану Кутлугушу Дюсекину[199], находился на месте или поблизости от с. Старопохвистнево. Как было сказано выше, дер. Аскина (Асекеева) отмечена на карте Красильникова 1755 года западнее Бугуруслана. Ее существование подтверждает документ того же 1755 г., а именно – купчая служилому татарину Абдулле Морозову на вотчину по реке Аманак (приток Большого Кинеля), данная группой служилых тарханов Уфимского уезда Ногайской дороги Кыпчакской волости, в числе которых значился Асекей[1] Ахметев с сыном Хусейном Асекеевым из деревни Асекеевой[2]. Однако, как говорилось выше, еще в 1753 г. Асекей Ахметев числился в деревне Ишей-Тарханово Казанской дороги Уфимской провинции. Выходит, что дер. Асекеева на р. Тергале была основана между 1753 и 1755 гг.
В 1757 г. старшина Кыпчакской волости Заит Абдуллин с прочими вотчинниками припустили в свою вотчину по р. Тергале чувашей во главе с Рыскандеем Юмаевым в количестве 20 дворов. А уже в 1762 г. продали оставшуюся землю по р. Тергале вместе с местом расположения деревни Асекеевой (Аскиной) отставному капитану С.Е. Кроткову. В продаже участвовали «Уфимского уезду Казанской дороги Кипчацкой волости служивые тарханы, поверенные от всех той волости тарханов, а имянно: старшина Заит Габдуллин, рядовые Усейн Асякаев, Беккул Кутлугушев, Юлбарыс Аблаев, Султангул Теменеев, Башир Шарыпов, Танатар Абдуллин да Шарып Кутманаев»[3]. Сам Асекей Ахметов в числе участников сделки уже не упоминается, но фигурирует его сын. На проданной вотчине впоследствии возникло село Архангельское (Асекеево, Кротково)[4]. Ныне это с. Кротково Похвистневского района Самарской области. По всей вероятности, в 1762 г. асекеевцы после продажи земли переселяются на новое место и основывают там еще одну деревню Асекееву, расположенную при впадении р. Кисла в Кинель, т.е. на месте современного райцентра Асекеево. Впоследствии припущенники из числа мордовских крестьян основали д. Мордовская Асекеева (Алексеевка), после чего для различения стало употребляться название Башкирская Асекеева.
Среди старожилов села сохранились предания о селении Танай, якобы существовавшем на месте Асекеево, название которого ныне носит часть райцентра. Нам удалось найти ответ на вопрос относительно происхождения этого микротопонима. В материалах III ревизии 1762 года имеется запись: «Деревни Надыровой, что по реке Соку, Акана и Байтуган тож[5] Илыка Абдряев 66 лет (…) у него дочери: Габида 18 лет отдана Уфимского уезда Казанской дороги той же (т.е. Надыровой – авт.) волости деревни Асекеевой тархану Танаю Асекееву…»[6]. Таким образом, название Танай закрепилось за тем местом аула Асекеево, где находился дом Таная Асекеева, сына Асекея (Исекея) Ахметева.
Ревизия 1816 г. взяла на учет в деревне Асекеевой 362 жителя-тархана (168 душ мужского и 194 душ женского пола) при 52 дворах. Кроме того, здесь числились 9 душ м.п. ясачных татар, «отправляющих рекрутскую повинность»[7]. Здесь же проживал юртовой старшина и участник наполеоновских войн Абдулвахит Рафиков с 2 сыновья и 3 дочерьми от двух жен Сарвиямал 30-ти лет и Фархиямал 20-ти лет. Ревизия фиксирует сыновей и внуков Хусейна Асекеева – потомков основателя селения Асекея Ахметова. Перечислим их: 59-летний Масягут Хусеинов и его сыновья Абдулвахит 24-х лет (его сын Губейдулла 1 года), Абдулхалим 19 лет, Абдулкарим 14 лет, Тохветулла 12 лет; 65-летний Махмут Хусеинов и его сыновья Абдулхалик 24 лет, Абдулмазит 22 лет, Абдулгалям 14 лет, Абдулманнан 1 года[8].
Лишь на один двор стало больше в этой деревне к VIII ревизии (1834 г.). Всех жителей насчитывалось 576 чел., из которых было 292 душ мужского и 284 женского пола. Среди жителей значился тот же юртовой старшина Абдулвахит Рафиков, которому на тот момент было 59 лет, и он проживал с 3 сыновьями (Муллабай 20 лет, Юсуп 18 лет, Габдрахим 6 лет); в женской половине были его жены Сарвиямал 58 лет и Фархиямал 38 лет, 5 дочерей и невестка старшего сына[9]. В «Формулярном списке о службе служащих чиновников и урядников 12-го башкирского кантона за 1837 год» приводятся дополнительные сведения об этом ветеране наполеоновских войн: «имеет серебряную медаль в память 812 года», деревянный дом в дер. Асекеевой, неграмотен («татарской грамоте не знает»), поступил на службу 1 января 1792 года рядовым «башкирцем», с 10 января 1808 г. служил зауряд-хорунжим, с 6 июня 1815 г. – юртовым старшиной. В послужном списке Абдулвахита Рафикова значится: «В 1812 году с 5-м Башкирским полком у дела противу французских войск находился, и на линии 792 в отряде Рычковском, 794 в крепости Озерной, 802 в отряде Рычковском, 806, 807 и 809 в Уральске[10]»[11].
Данной ревизией отмечен другой ветеран Отечественной войны 1812 г. 45-летний Абдулнасыр Ишмухамметев, проживавший с тремя женами (Сахипзямал 40 лет, Хусниямал 35, Фаягуль 27). В «Формулярном списке» 1837 г. о нем приводится следующая информация: «имеет серебряную медаль в память 812 года», деревянный дом в дер. Асекеевой, поступил на службу рядовым «башкирцем» 1 января 1808 г., зауряд-есаулом служил со 2 декабря 1825 года, грамотен («грамоте татарской знает»). В послужном списке записано: «В 1812 году с 5-м башкирским полком у дела противу французских войск, и на линии 808, в Уральске 811 и в 825 в крепости Губерлинской и в 1832 году на Сергиевских минеральных водах находился». Имеется и такая подробность: «В 1833 году по решению Комиссии военного суда за беспорядки выдержан 6 недель в гауптвахте под караулом»[12]. Выдача медалей «За взятие Парижа 19 марта 1814 года» началась лишь в 1826 г. и затянулась до 1832 года. До Башкирского войска она, вероятно, дошла еще позднее.
52-дворной обнаружила д. Асекееву ревизия 1859 г., поскольку часть жителей были переселены в д. Кульшарипову. Всего здесь было учтено 1084 жителя – все башкиры (517 душ мужского и 567 душ женского)[13]. По сведениям за 1886 г. насчитывалось 2055 жителей (1006 мужчин и 1049 женщин)[14]. К 1889 г. Асекеево стало 335-дворным селом с 2025 жителями-вотчинниками, тремя мечетями, двумя водяными мельницами, а само оно находилось близ станции Уфимской железной дороги «Асекеево»; жители владели 7767 десятинами удобной и 946 десятинами неудобной надельной земли[15]. В 1900 году в Асекеево числилось уже 463 двора и 2719 (1328 м.п. и 1391 ж.п.) крестьян-вотчинников, необоснованно, как говорилось выше, обозначенных «татарами»[16]. В ходе сельскохозяйственной переписи 1901 г. подавляющее большинство жителей села в графе «народность» указало себя башкирами[17]. К 1910 года число дворов в Асекеево уменьшилось до 454, но население увеличилось до 3197 человек (1628 мужчин и 1551 женщин)[18].
Дер. Алькина (Аллина, Айлина) в метрических записях на языке тюрки носит название ‘Али/Ғали (علي). Им она обязана башкиру Гали Мухаметеву, сыну Мухамета Абдуллина (Абдулова), который являлся потомком Килея Монашева[19]. В свою очередь, Мухамет Абдуллин был братом башкирского старшины и тархана Кыпчакской волости Казанской дороги Уфимской провинции Заита Абдуллина. Последний имел жительство в двух местах – в Ишей-Тарханово и в основанной им д.Заитовой, зафиксированной на карте Красильникова 1755 года. Здесь же проживал его брат Мухамет Абдуллин[20]. Рискнем предположить, что деревня Заитова на р. Тергала со временем просто поменяла свое название, взяв имя Гали Мухаметева. Таким образом, дер. Алькина, скорее всего, основана до 1755 года.
30-дворной застала деревню Галлину VII ревизия (1816 г.); в первых 4-х дворах проживали Гали Мухаметев и семьи его сыновей – Сагита, Хамита, Халиля и Габита. Эпониму села было в момент указанной ревизии 66 лет; с ним в доме проживали 4 жены – Гулемал 70 лет, Хамида 50 лет, Мукмина 50 лет и Ка[н]ита 35 лет, сын от третьей жены Халил 23 лет и от четвертой жены Кучербай 2 лет, а также 2 дочери, сноха и внучка. Все жители деревни Галлиной – 99 душ мужского и 107 душ женского пола числились как тарханы [21]. Ко времени VIII ревизии (1834 г.) Гали Мухаметева (1750–1824 гг.) уже не было в живых; в деревне проживали его многочисленные потомки – семьи его сыновей Сагита, Халита, Габита, Фазуллы. Должность указных мулл исполняли Кутлуахмет и Мухтахитдин (т.е. Мифтахитдин) Муратовы. Всего в Аллиной по этой ревизии в 30 дворах числился 341 житель, все – тарханы[22]. Список населенных мест 1859 года обнаружила в 3-м стане Бугурусланского уезда Самарской губернии при рч. Акле буквально в одной версте друг от друга 100-дворную чувашскую деревню Рысайкино и 92-дворную башкирскую деревню Аллину, в которой проживало 552 жителя (262 мужчины и 290 женщин) и имелась мечеть[23].
В 1866 г. «тарханы из башкир» деревни Галлиной Фахрутдин Исмагилов, Фаткулла Мухамет-Рахимов и Ширгазы Мухамет-Даминов Манашев обратились в Самарское дворянское депутатское собрание с просьбой рассмотреть их прошение о переводе их из крестьянского сословия в тарханское, которое они, судя по всему, считали равным дворянскому[24]. Решение названного органа ожидаемо было отрицательным. В 1882 г. Алькинское общество башкир-вотчинников написало прошение в Самарское губернское правление, в котором выразило протест по поводу взыскания с них 67 руб. за составление плана земли, в котором, по их мнению, 1022 десятин «черного леса» числилось за чувашами-припущенниками дер. Рысайкино[25]. К 1889 г. в д. Алькиной Стюхинской волости Бугульминского уезда насчитывался 201 двор, в которых проживало 1219 душ обоего пола[26]. Согласно «Списка населенных мест» 1900 г. здесь проживало 1708 жителей в 304 дворах (842 м.п., 866 ж.п.)[27]. Сельскохозяйственная перепись 1901 г. показала подавляющее большинство жителей села башкирами[28]. В 1910 г. д. Алькина состояла из 284 дворов, в которых проживали 842 мужчины и 866 женщин, мечетей было 3, действовала магометанская школа[29].
Время основания дер. Мукменовой (от антропонима Муъмин (مُؤمِن) – араб. “верующий”) доподлинно неизвестно. Второе неофициальное название – Тамъян – указывает на клановую принадлежность жителей. В одном из документов встречается также название «Тамьяновка, Мукменево тож»[30]. Каким образом мукменевцы смогли не только поселиться, но даже стать вотчинниками частных владений потомков Колчуры, коль скоро они не только не относились к данной патронимии башкир-кыпчаков, но даже были представителями другого башкирского клана Тамъян? Как говорилось выше, 27 февраля 1744 г. служилые тарханы Надыровой волости Башир Шарыпов и Юмагул Кильмаметев, являвшиеся внукамии тархана Ишея Токтарова и потомками Кармана Колчурина, «поступились» своим семейным повытьем (жеребием), составлявшим четвертую часть кинельской вотчины Монашевых в пользу лиц, в числе которых был тархан Кульшарип Дюсметьев[31]. В XIX в., когда некоторые представители семей Монашевых и Сулеймановых попытались оспорить владельческие права мукменевцев, состоялось несколько судебных разбирательств с привлечением к рассмотрению родословных и актов XVII–XVIII веков. Выяснилось, что последние являются потомками того самого Кульшарипа Дюсметьева.
Упомянутая «уступочная запись» 1744 г. была дана «служилым татаром Абрахману Бокметеву тарханом Солтангулу, Иштереку Тюменеевым, Ишкувату, Муртазе Рысаевым; Недыргулу Бекметьеву, Шигаю Аднагулову, Кулшерыпу Дюсьметеву з детьми, Уразметю Курманаеву, Юзею Усманову з детьми и родственники»[32]. Судя по тексту, наименование «служилые татары», несмотря на форму множественного числа, подразумевающую охват данным определением всех перечисленных лиц, возможно, касалось лишь Абрахмана Бокметева. Во-первых, в купчих и других документах перечисленные тарханы фигурируют искючительно как «служилые тарханы» или как «башкирцы тарханы»; во-вторых, название «служилые татары», утратившее свое первоначальное значение, в начале XVIII в. покрывало собой лишь одну из многочисленных категорий государственных крестьян, следовательно, причисление к ней не только не добавляло престижа, но и не соответствовало актуальному социальному статусу названных лиц, следовательно, не могло использоваться ими в качестве самопрезентации.
Так или иначе, данная копия «уступочной записи» 1815 г. вошла в канцелярский оборот, и вот уже в протоколе слушаний Бугурусланского уездного по крестьянским делам Присутствия 1880 г. прямо утверждалось, что «Кульмаметьев и Шарыпов поступились поселившимся с ними служилыми татарами Надыровой волости, предками мукменевцев и новокульшариповцев»[33]. При этом об их тарханском звании вообще не упоминается. Налицо подмена понятий, ставшая причиной дальнейших аберраций. Социальная атрибуция «служилые татары» в дискурсе самарских краеведов и сотрудников статистического комитета конца XIX – начала XX в. приобретает уже этническое значение. Вероятно, поэтому И.А. Протопопов, автор «Списка населенных мест» Самарской губернии за 1900 г., всех жителей бывших Кыпчакской и Тамъянской волостей Бугурусланского уезда не колеблясь именуют «татарами»[34]. Однако, буквально через год перепись 1901 г. опровергла его заключения.
Согласно шежере, Кулшариф Дусмухаммедов (Дюсметьев) являлся потомком тамъянского князя Шагали Шакмана, который вместе с Мешевли Каракужаком и другими башкирскими биями принимал участие в дипломатической миссии 1557 года, имевшей целью приведение в русское подданство представляемых ими кланов…
