Прошедшей зимой заготавливали дрова из спиленной ветлы. Заросли этого дерева в русле реки препятствовали пропуску талой воды. Один знакомый напилил себе ровные не толстые ветки для хозяйственных нужд – для черенка лопаты или еще на что-нибудь думал сгодиться. Каково же было удивление, когда в конце апреля одна их этих оглобель просто прислоненная к забору пустила листья. Вот это жажда жизни! Пришлось прикопать одну сторону, может действительно примется ветла.
Да, весна – расцвет жизни. Так случилось, закономерно или нет, что и день Победы пришелся именно впору расцвета природы, как бы в подтверждение тому, что жизнь снова продолжается.
Для нашего поколения война – это фильмы «Освобождение», «Отец солдата», «Горячий снег», книги Ю.Бондарева, Г. Бакланова. Но почему-то с детства мне нравились небольшие рассказы о Великой Отечественной войне Вадима Кожевникова. В них нет особого героизма, громких баталий, а повествовалось о простом повседневном ратном труде солдат и офицеров, где место было всему – и подвигу, и юмору, и житейским радостям, и горестям. О такой войне – тяжелом, грязном труде, сопряженной со смертью, я знал и по рассказам своего родственника Вафа бабая. В пору моего детства ему и его супруге Рабига аби было уже за семьдесят. А мобилизовали на войну Вафу Саярова когда ему шел пятый десяток.
По возрасту попал в саперные войска. Нет, он не разминировал минные поля. Их рота занималась сооружением переправ для наших войск. Работать приходилось в прямом смысле топором и часто в экстремальных условиях. Строили мосты – переправы не за дни и недели, а за часы, причем бывало под артиллерийским обстрелом противника или бомбежкой. И топор с пилой – шансовый инструмент – берегли пуще винтовки, а вот жизни не всегда удавалось. Много тогда погибло плотников войны. Это были отцы семейств, настоящие мастеровые, сооружавшие в мирное время дома и школы. Помнил он и о своем друге Иване, откуда-то с Урала. У него и научился говорить по-русски. Сразило Ивана осколком авиационный бомбы. Осколок то величиной с горошек – а человека нет.
Обмотки на ногах, да худая шинель. Их не очень-то и баловали. Все направлялось для тех, кто непосредственно в поле боя громил врага. А саперы – их труд почти мирный, хотя порой первыми сталкивались с врагами. Не раз приходилось Вафа бабаю «купаться» в холодной воде во время налетов немецкой авиации. Строить часто приходилось стоя в реке по пояс или по плечи, иногда отталкивая рукой льдины. Заболел тяжело. Скрючило его – то ли ревматизм, то ли от иной худой болезни – только ноги вовсе перестали слушать. Попал в госпиталь.
Война уж к концу, однажды к Рабиге пришли односельчане. Сказали, что на станции Заглядино видели солдата похожего на Вафу, побирался у пассажиров поездов.
От Старомукменева до Заглядина ныне менее часа езды на автомобиле. А по тем временам – это не близкий путь. Еле выпросила у председателя подводу и поехала в Заглядино за своим солдатом – это был действительно он. Худой, обросший, весь во вшах, со скрюченными ногами – но свой, родной. Оказывается, лечили его в госпитале, да не вылечили, демобилизовали домой, вот и оставили инвалида в ближайшей станции. Самому домой идти невмоготу. Ждал случая.
Кто-то из народных врачевателей подсказал, что нужно больному делать ванные, заваривая ржаную солому. Ну что ж, ванные так ванные. Чуть ли не как ребенка носила Рабига своего Вафу, но, вот чудеса, он сам постепенно начал вставать на ноги. А через пару лет уже ходил свободно. Вот такая я вот человеческая жажда жизни.
Прожили они долгую жизнь, воспитали сына и внуков и всегда их сопровождал труд. Вафа бабай много лет был колхозным бригадиром. Серьезный, не пьющий мужчина, готовый и в семьдесят помочь по дому, по хозяйству.
Рано утром будил нас гостивших у них детей азан – призыв к утренней молитве. Так случилось, что после войны стал Вафа бабай глубоко верующим человеком. Его красивый голос, звучащий в утренней тишине, помню до сих пор.
Вот такой вот был мастеровой войны. Не сделал он ни одного выстрела из своей винтовки. И в войну строил и сооружал, почти как дома. Но никто не посмеет сказать, что он, в числе многих миллионов не ковал Победу.
Не осталось почти фотографий, не сохранились редкие фронтовые треугольники, с арабским буквами. Тогда многие татары пользовались арабским алфавитом или латиницей. Но память все равно хранит их милые лица. Спасибо им за то, что не пожалели ни жизни, ни здоровья, ни благополучия ради того, чтобы новые поколения могли с радостью встречать весну – расцвет жизни.
