Рабочую электричку здесь все называли «люксом». История не сохранила имя того острослова, но для мальчишек его поколения электричка действительно была окном в цивилизацию. В сентябре, когда начинался учебный год, те, кто уже ездил в ближайший город на «люксе», считали себя взрослыми. Не торопясь, с деревенской степенностью, описывали достоинства этого «чуда техники»...
Он не мог себе объяснить, почему поехал на электричке. Ради детских воспоминаний? Нет. Наверное, нет. Ему что-то было нужно в этом соседнем городке. Что-то очень важное, необходимое. Даже этот стойкий вагонный запах показался ему милым. Надо же! Специфичная смесь мазута, креозота, мочи ассоциировался с запахом… лимонада за 22 копейки. Отец, когда ехал в город за зарплатой, часто брал сына с собой. Вернее, мать настаивала, чтобы приглядывал за отцом. Традиционно перед тем, как обмыть с друзьями получку, папа покупал отпрыску пломбир и лимонад. Чтобы маме не проболтался. Иногда эта адская для непривычного детского желудка смесь давала побочный эффект, и тогда приходилось искать в электричке вечно загаженный туалет или… Случалось и или. Стыд, унижение. Почему мы так отчетливо помним то, о чем давно пора забыть?!
Вокзалы маленьких станций, как близнецы, так похожи друг на друга. И видом, и содержанием. Мозаика из треснувших плит на полу, сиденья из гнутой фанеры с железными ногами, пьяный в закутке, стойкий запах перегара. Он с трудом нашел место почище.
Вдруг массивная дверь со скрипучей ржавой пружиной приоткрылась, и в зал протиснулись ребята лет десяти-двенадцати. Одеты были кто во что: в фуфайки с чужого плеча, болоньевые куртки советского пошива.
- Наверное, из местного детдома, - решил он про себя. Уж больно бедна и не по фасону была одежда.
Среди пацанов он сразу выделил светловолосого мальчика. Что-то в нем было притягательное и… знакомое. Он не принимал участие в шумной ребячьей ватаге. Сел в уголке и с широко открытыми, восхищенными глазами рассматривал зал. Их взгляды встретились. Не объяснить, что это было. Душевный порыв, наваждение. Но, повинуясь какой- то воле, он подошел, взял ребенка за руку и повел с собой. Теплая, маленькая ладонь. Они весело болтали о чем-то, будто всю жизнь были знакомы. Вошли в магазин в полуподвальном помещении. В нос ударил запах сырости, сухофруктов и халвы. Точь-в-точь как в детстве. Как в каменной лавке, что была на соседней улице. И продукты те же. Накрытая от мух марлей, кисло черная алычовая пастила в развес. Повидло в огромных жестяных банках. Даже продавщица та самая. Надо будет сюда привести детей. Показать «уголок из детства», - решил он.
-Ну, что тебе купить?- спросил громко.
-Не знаю, - тихо прошептал мальчик.
А по глазам было видно, что хочет попробовать все.
-Ну, вот что, - с нарочитой решительностью обратился он к продавщице, - вот вам деньги, - бросил на чашечку весов смятые купюры, - когда этот пацан будет приходить к вам, отпускайте ему все, что он захочет. А я потом проверю …
И он был горд от этой, как казалось ему, широты души. Но мальчик в ответ только грустно улыбнулся.
Они шли по залитой солнцем привокзальной площади. Не разбирая дорог, по самым лужам – и смеялись. Пахло весной. Парила земля, только что освободившаяся от снега. Хотя, когда ехал сюда, была, помнится, осень. Немытыми руками разламывали брикеты халвы в рваном бумажном пакете. Спешно тащили кусочки в рот, смеялись, говорили о чем-то. Он обнял мальчика, и его волосы пахнули солнцем. Откуда-то появился велосипед, очень похожий на его, из детства…
Казалось, нет ничего вкуснее на свете этой халвы. И нет счастливее дня…
Но что-то темное и невероятно тяжелое уже надвигалось вместе со временем. Отсчитывали минуты массивные вокзальные часы. Оказалось, что скоро электричка пойдет обратно. Ее уже объявили.
-Ты не думай, - говорил он, пряча глаза, - Слышь, не волнуйся, я обязательно снова приеду…
Мальчик смотрел на него с широко открытыми, ясными и грустными глазами. Слезы текли по щекам. И они оба почему-то точно знали, что больше не встретятся никогда.
Сквозь грязное окно электрички он смотрел на мальчика, стоящего у калитки. Худенькие плечи, весь какой-то поникший. Хотелось остаться, защитить, обнять, взять его с собой в конце концов. Но что-то беспощадно неотвратимое надвигалось уже стеной. Невидимый кондуктор торопил закрыть двери. И от бессилия текли слезы...
Он сейчас, только что, вот здесь ясно понял, что тот мальчик – это он сам, из детства. И электричка, и лавка, и велосипед – все из давнего вчера… И он точь-в-точь как на пожелтевшей фотографии из старого альбома. Вот почему лицо мальчика так знакомо. И этот вывод его ошеломил!
Господи, сколько было чистоты в Его глазах и сколько… И сколько было сделано ошибок Им. Сколько разочарований и подлости было встречно им в его взрослой жизни. Как легко, повинуясь времени, он расстался с мечтами из детства. Как суетился, лгал себе. «Прости, прости. Слышишь, как тебя… Ах, да, это ведь я… Прости... Мы ведь с тобой думали стать другими. Ты знаешь, я еще смогу, я буду …»
(Из рассказа «Осеняя электричка»).
